|
|
|
УкрНкаСПб -
Мероприятия - АХ ТЫ, МАТУШКА - ПЕХОТА! | |
|
Николай Андреевич Дунаев встретил нас в своей уютной квартире вместе с женой Зинаидой Ивановной весьма приветливо, но без торжественной парадной формы, которую он уже давненько не одевает, а ордена и медали просто аккуратно сложил в коробку и убрал подальше. Мол, что там особенного – воевал, как многие мужчины его поколения. Довелось хлебнуть лиха, о котором подчас и рассказывать не хочется, да и никто не теребит, не пристает с расспросами. Сын уже взрослый, в школу выступать перед учениками, как это было когда-то, тоже не особенно зовут. Дни идут, отмеченные обычной заботой – то документы привести в порядок надо, то в магазин за продуктами сходить. Хорошо, что есть еще на это силы. И все-таки с нами он охотно говорил, вспоминая фронтовую молодость:
Николай Андреевич Дунаев
- В армию меня призвали 28 августа 1942 года. Пешком дошли до Липецка. Там переоделись в военную форму, погрузились в эшелон, и через некоторое время попал я в Куйбышевское военно-пехотное училище. После окончания шестимесячных курсов по тревоге училище свернули и нас отправили воевать на Курскую дугу.
Николай Андреевич Дунаев попал на фронт в качестве сержанта.
Ярко помнит первые впечатления. Первое, что поразило новичка, - грохот утренней канонады. Поднялись бойцы по сигналу тревоги, пошли к Прохоровке. Там заняли оборону, отрыли окопы… Артиллерийский огонь был очень сильный. Да вдобавок к нему – бомбили с самолетов. От взрывов снарядов окопы засыпало землей. Так что даже если просто сидеть в окопе, то можно оказаться с головой засыпанным землей. Не сразу, но стали бойцы привыкать и к бомбежке, и к обстрелам. Ночью обычно немцы не тревожили, авиация не бомбила… Потом, когда подтянулись танковые войска, пехотинцы пошли в наступление. И в августе за ратный доблестный труд Николаю Андреевичу Дунаеву вручили Гвардейский знак, бригада тоже стала называться гвардейской – Шестая гвардейская Сталинградско-Киевская краснознаменная орденов Суворова и Кутузова мотострелковая бригада.
- Когда мы немножко оклемались, - делится воспоминаниями Николай Андреевич, - мы стали потихоньку немцев теснить. А дальше пошла обычная солдатская жизнь - Киев, Яссы, Житомир… В Киев вошли мы 6 ноября. Направились в сторону Белой Церкви. Наши мотострелковые бригады придавали к танковым частям. Как сейчас помню, командовал танковым корпусом Кравченко. Замечательный мужик… В апреле мы вышли на границу с Румынией. Там интересный боевой эпизод был. Мы захватили небольшой плацдарм. А немцы на нас стали сбрасывать листовки и угрожать, что они нам тут устроят второй Сталинград. Специально – для нас. А мы продержались. 6 июня высадились союзники, открыли второй фронт. И нам стало заметно легче. Мы прошли с боями Румынию, потом – Венгрию. В Венгрии 13 февраля взяли Будапешт. Бои там были очень жестокие. Многое запомнилось с того времени, не стирается из памяти. Словно снова вижу тот мост через Дунай, где мы стояли. Тогда была такая ситуация: Буду освободили раньше, а Пешт оставался у немцев. И когда мы пошли в наступление, побежали через мост, я подумал: ну вот, Дунаев – на Дунае. И в это время немцы как накрыли нас огнем! Я едва ли, действительно, не оказался в Дунае. Проскочили мы тогда все-таки! И пошли к Балатону. Там тоже были очень тяжелые бои. Мы взяли большие трофеи. Затем мы вошли в Австрию, направились на Вену. После Вены мы снова переправились через Дунай и пошли в Чехословакию. « мая мы вошли на ее территорию, в одно небольшое село. Стали думать – надо как-то отметить событие. Сели за стол. А у нас тогда был один раненый – из Москвы, - Силантьев Василий. Он пошел в госпиталь. Потом слышим – под окном кто-то кричит: «Воздух!». А дело было уже вечером. Мы заметались, кто куда. А он вошел в комнату и говорит: «Ребята, Гитлер застрелился. Наши Берлин взяли». Мы обалдели. Ну, еще отметили это событие, как следует. Утром быстренько нас собрали, и мы пошли на Прагу. Нигде так нас не встречали, как при подходе к Праге. Живая стена выросла вдоль дороги – люди кричали «наздар, наздар!». Так звучало чешское приветствие. Когда мы уже вошли в город, там были отдельные небольшие стычки, но это не считается – вроде, так. Тянулась колонна машин. Я находился в кузове. Сидишь – подадут тебе чарку вина, выпьешь и потихоньку дальше двигаешься. Когда мы уже из Праги вышли, там встретились с союзниками – американцами. Были отдельные стычки, обошлось без особых потерь. Потом мы погрузились в эшелон и 4 июня, а 4 июля выгрузились в Монголии. Шли через пустыню Гоби, через Хинган. Примерно 670 километров прошли по пустыни, где были только горько-соленые озера. Воды давали только флягу на сутки. А утром кормили походным завтраком, потом – скромным обедом. И так мы добрались до Хингана. Перевалили Хинган. И как только на нашем пути появились источники пресной воды, трудно объяснить, что стало твориться. Пилотками, касками черпали воду, даже грязную… После Хингана двинулись на Мугден. Там встречались несколько раз со смертниками-самураями. А там была голая степь, никуда не спрячешься. Бомбили нас там с воздуха, но мы были уже к тому времени обстрелянными ребятами, маскировались, прятались. В Мукдене мы остановились, одна часть пошла к Желтому морю, а другая – осталась в Мукдене. И там я пробыл до ноября 1945 года. А демобилизовался из армии в апреле 1947 года. Так что я был в армии с 1942 по 1947 год. Так что я еще после Победы два года находился в Китае, помогали мы Красной армии Китая. В Хабаровске нас приостановили. Пробыли там почти неделю, ожидая, чтобы все в Китае утихомирилось, и вернулись домой, в Россию. В Хабаровске я пробыл до апреля 1947 года, там и демобилизовался. Вернулся домой, в Воронежскую область. Наступили мирные будни. Как-то помню, - приятель приходит, я во дворе был. Он мне говорит: « Я в институт поступил. А ты куда-нибудь думаешь поступать учиться?». Я поинтересовался, куда поступил он, и тоже решил подать документы в Московский, железнодорожный. Надел чистую рубашку, пошел к нему, взял адрес, сходил на рынок, сфотографировался, запечатал в конверт документы и отправил в этот институт. У меня в аттестате были все пятерки. Приняли меня в институт без экзаменов. Закончил я этот институт в 1952 год, хотел поехать на Урал, в Магнитогорск. Но меня по спец. распределению направили сюда, в Питер…
Интересно, что во время войны Николай Андреевич мечтал стать танкистом, а довелось всю войну прошагать в пехоте.
Правда, когда он увидел, как танки горят, перестал сетовать на превратности судьбы и говорить, что он умеет трактор водить…
В мирное время Николай Андреевич занимался атомной энергетикой, а точнее – решал проблемы транспорта предприятий, проектировал его. Он участвовал в разработке генерального плана Сосновоборской атомной станции. Сначала в должности рядового инженера, а потом – старшим, на пенсию уходил уже в должности начальника отдела. Он хорошо помнит, как в 1057 году в СССР был первый Чернобыль. Производственное объединение «Маяк» под Челябинском постигла катастрофа, которой, конечно, могло и не быть, как и позже – в Чернобыле. В большей степени был виной всему – человеческий фактор, нерадивость специалистов, подвела не техника, а люди, не выдержавшие напряжения. Несмотря на трудности своей профессии, Николай Андреевич считает, что ему и в мирной жизни повезло. Прежде всего, - на хороших людей. Были они и в армии, конечно. До сих пор с нежностью вспоминает своего командира бригады – Осадчего. Он обязательно старался с каждым поговорить, разузнать, у кого какие проблемы, волнения. Брал тут же замечания на карандаш, записывал. Как-то один боец пожаловался, что у него в селе мать не может починить крышу, которая все течет и течет. Прошло какое-то время. Командир снова встретился с тем солдатом, который жаловался, узнал его и поинтересовался, не починили ли у них старушке-матери крышу. Солдат ответил, что недавно получил письмо из дома, сообщают, что все теперь нормально. Он велел нам обязательно беречь людей. Потому что технику нам дадут, а людские резервы не возобновить. В Венгрии он погиб. Мы удивлялись, насколько он был бесстрашным. И всегда мы его видели на передовой. Из штаба фронта приехали к нам в часть представители, направились к нему, а он – навстречу. Но там было такое открытое место, которое далеко хорошо просматривалось. Немцы дали залп из минометов, и его покосило. Мы ревели о нем, как пацаны. У меня где-то хранится фотография, где мы стоим у его гроба в почетном карауле…
Сын Николая Андреевича отслужил армию, кончил институт - ЛЭТИ, аспирантуру в Германии. Вообще, делясь воспоминаниями о фронтовых буднях, Николай Андреевич заметил, что бывали на фронте и такие командиры, которые заводили так называемых ППЖ – походно-полевых жен. Нередко они командовали ситуацией не только в такой семье, но и в непосредственно воинских формированиях. Бойцы, конечно, таких командиров не любили. А если они погибали, то не плакали по ним, а просто шли дальше, вздохнув свободнее. Женщины на войне помогали, конечно, прежде всего своим милосердием, участием в судьбе раненых. Особенно медсестры, которые были совсем девчонками. У него была возлюбленная тоже – Клава Кузнецова. О ней говорили с гордостью, что она вытаскивала раненых с поля боя, многих спасла. Бывали такие раненые, которые в полтора, а то и два раза были крупнее медсестер, вообще было непонятно, как их выносили хрупкие плечи санитарок. Обычно раненых тащили на плащ-палатке…
Жену он нашел уж после войны, познакомили общие друзья и работа в одном институте. Как-то так вышло, что они с супругой прозевали «золотую» свадьбу, так что надеются дождаться бриллиантовой. И в уютном семейном кругу будут встречать свою победу. « Я принимать парад буду дома», - шутит Николай Андреевич, объясняя уже в коридоре, что, конечно же, нашей пехоте на фронт не хватало сапог, ходили в обмотках, либо – в трофейной обуви, снимали с убитых…
Он приглашает нас еще приходить в гости. И объяснять нам не надо, что Николай Андреевич Дунаев, как и большинство ветеранов, конечно, нуждается не только в подарках, цветах, но и в искреннем внимании, душевном тепле.
* * *
Елена Захарченко
Фото автора |
 |
|
